Решение кризисных ситуаций и работа кризисного центра 30 лет назад
Зисман 360 Зисман 360

В первом номере обновленного журнала я уже рассказывал о начале своей производственной деятельности. Видимо, настало время поделиться следующим этапом трудовой биографии.

Главная>Зисман 360>Кризисные ситуации. Как это работало 30 лет назад
Зисман 360

Кризисные ситуации. Как это работало 30 лет назад

Дата публикации:
17.12.2017
Посетителей:
628
Просмотров:
627
Время просмотра:
2.3

Авторы

Автор
Александр Зисман Исполнительный директор компании «Инфосистемы Джет»
В первом номере обновленного журнала я уже рассказывал о начале своей производственной деятельности. Видимо, настало время поделиться следующим этапом трудовой биографии. С завода «Эмитрон» я ушел, даже не доработав положенные по распределению 3 года, — мне стало скучно. Кристаллы росли, премии капали, провести всю жизнь за выращиванием крупногабаритных монокристаллов не хотелось. Писать диссертацию на тему «Образование пузырей в столбе роста крупногабаритного лейкосапфира» не хотелось еще больше.

«Прежде всего нужны факты, а уж потом их можно перевирать!»

 

Марк Твен

Рекрутинг

 

Вы сами знаете, как это бывает: вроде бы все хорошо, но как-то однообразно и скучновато... Новая работа нашлась случайно. Дело было так. Ко мне в гости заехал старый друг Мишка Захаров со своим приятелем Валерой Роговым. Я тог- да жил в Химках в крошечной однушке, в которой почти все, начиная с полок для книг и заканчивая усилителем и динамиками во всех помещениях, сделал самостоятельно из подручных материалов...

 

Пиво и воблу парни привезли с собой. Пока я сервировал нехитрую закуску на маленькой кухне, Захаров включил музыку и стал рассказывать Рогову о том, как здорово, что я оказался дома и что у меня в холодильнике почти всегда есть что-нибудь вкусное.

Потом мы мирно пили пиво на кухне и слу- шали Высоцкого. Я переключил звук из комнаты, где стояла основная аппаратура на маленькие кухонные динамики. Валерка (он же Валерий Анатольевич Рогов) задумался и спросил: «Саня, а ты вот это сейчас по проводочку сделал или так?». Пока я раздумывал, как ответить, Рогов заходил кругами по всей квартире, заглянул в сортир, где тоже висели динамики, и снова спросил: «А в сортире играет?».

 

Получив утвердительный ответ, он возбу-дился, замахал руками и заявил: «Нефиг тебе сидеть на своем заводе! Ты ж рукастый! Эвон чего дома нагородил! А нам толковый инженер во как нужен! Давай к нам: у нас весело, народ — не говно, деньги не детские, и вообще, — тебе понравится!». Полчаса назад узнав о том, что Валера занимается какими-то серьезными опытами на живых людях, я, не раздумывая, согласился. Предложение обещало нескучную жизнь, но я даже не мог предположить насколько...

 

Новое место работы называлось пугающе — УТСЦ ИМБП 3ГУ МЗ СССР. В переводе на человеческий язык это означало Учебно- тренировочный специальный центр Института медико-биологических проблем Третьего управления Минздрава Союза.

 

Третье управление (в числе прочего) занималось обследованием и подготовкой космонавтов, пилотов, подводников, пожарных, альпинистов, спортсменов, бойцов спецподразделений и многих других специалистов, которым по долгу службы приходилось жить и работать в экстремальных условиях, слабо приспособленных для жизни нормального человека. Либо их работа подразумевала высокую вероятность попадания в такие условия.

 

В Центре было несколько лабораторий. Каждая занималась своей темой, часто темы пересекались, и тогда возникали смешанные команды.

 

Наша 175-я лаборатория исследовала особенности жизнедеятельности человека в условиях гипоксии (мало кислорода) и гиперкапнии (много СО2).

 

На фотках все мы в далеком 1988 году.

По бокам — Тома Захарова и Лариса Пожарская — две девушки из женского отряда космонавтов, приписанные к нашей лаборатории, Валя Гурованова (в белом халате) и Оля Воронцова. Олю небрежно держит за грудь Виталий Георгиевич Волович, человек-легенда, самый крутой спец по выживанию всех времен и народов, доктор айболит и рэмбо в одном флаконе (хотя айболит вроде бы был ветеринаром?). Из-за его плеча выглядывает Рушан Рамазанов, с высунутым языком — Юра Крейдич и совсем сзади Лаврентий Гаряев.
Наш завлаб Геннадий Александрович Давыдов сидит слева, Серега Квитко обнажил богатырский торс, Оля, Валя, Вера Гаряева и я (сижу справа). Не хватает только Юрия Андреевича Спасского и Нади Коренфельд, остальные в сборе.

Штатный режим

 

В те годы (1985–1991) никто не знал таких умных слов, как «ситуационный центр», «цифровая трансформация», «интегрированное информационно- аналитическое решение». Настоящие ситуационные центры уже тогда были развернуты в ЦУПе (Центр управления полетами) и ЦУМОКО (Центр управления медицинского обеспечения космических объектов), но это были величины высшего порядка, недоступные простым смертным. Однако при проведении испытаний с участием человека каждая лаборатория, ставившая эксперимент, превращалась в маленький ситуационный центр.

 

Все роли участников эксперимента были расписаны заранее. Ответственный врач отвечал за все. Организация работы, научная программа, средства и методики измерений, планирование времени, расчет бюджета, организация рабочих мест, подбор, инструктаж и обучение испытателей, их безопасность в процессе работы, формальная техника безопасности, организация жизни в полевых условиях, заказ и отчетность по этиловому спирту (важно!), бюрократическая канитель, без которой не обойтись, — все это тяжким бременем ложилось на плечи одного человека. Понятно, что справиться с таким объемом в одиночку невозможно. Только для выпуска приказа о проведении эксперимента нужно было собрать 48 подписей великих людей, половина из них небожители и академики, вторая половина — зануды и бюрократы, и неизвестно кто хуже...

 

Поэтому были роли второго плана. Я (как ответственный инженер) отвечал за наличие и безотказную работу всего оборудования, используемого в экспериментах. Полиграфы, лабораторные центрифуги, газоанализаторы, магнитофоны, счетчики, датчики, пояса с электродами, беговые дорожки, велоэргометры нужно было нежно любить и поддерживать в них жизнь. В первые же рабочие дни я с удивлением понял, что высокая космическая наука делается с использованием приборов и приспособлений, изготовленных из говна и палок. Комфортом в работе и высокой технологичностью приборов жертвовали в пользу надежности и неубиваемости в полевых условиях.

 

Для примера, чтобы было понятно, о чем идет речь, — вот газоанализатор Орса–Фишера. Выглядит это чудо техники так:

Прибор Орса для анализа дыма и других газов

 

Для того чтобы провести анализ газовой смеси, нужно 20–25 раз поднять и опустить склянку (ту, которая на рисунке стоит сверху) выше верхней и ниже нижней планки ящика, чтобы прокачать пробу газа через жидкий реагент. При этом СО2 из смеси газов в большом цилиндре поглощается раствором KОН в малых цилиндрах, общий объем газовой смеси уменьшается, разница видна по падению уровня в большом цилиндре. Далее можно легко рассчитать содержание СО2 в исходной смеси. Теперь представьте себе, что испытуемых четверо, проб для анализа от каждого по 20, каждую пробу нужно прокачать 25 раз. К исходу измерений рука отваливается и хочется кого-нибудь убить ящиком до смерти. А автоматический, компактный и удобный капнограф производства Siemens упорно отказывался работать и калиброваться в полевых условиях. Поэтому мне пришлось притырить компрессор от бесхозного аквариума и прицепить его к верхней банке через капельницу с дыркой. Дырку последовательно закрывали и открывали большим пальцем левой руки, избыточное давление прогоняло пробу через кислоту без всяких усилий, а правая рука заносила результаты в журнал. Прибор работал точно и безотказно, но был хрупок и требовал свежих реагентов.

Однажды мы с Валеркой ехали на рейсовом автобусе неподалеку от Ашхабада и везли два прибора Орса, уже заряженные щелочью и готовые для работы. Автобус, маленький ПАЗик, был почти заполнен, оставалось одно сидячее место. Рогов сел, поставил на колени оба прибора, я стоял рядом и тихо потел. Было душно, потно и пыльно. Автобус еле-еле тащился по разбитому проселку. Пейзаж не радовал разнообразием: степь, солончаки, редкие саксаулы и глина... Рядом с Валерой сидела молодая женщина с мальчишкой лет 4–5 на коленях. Все уныло молчали. Кроме мальчишки.
Он непрерывно ныл, гундосил и канючил, одновременно исследуя пальцем содержимое носоглотки. Женщине явно было неловко, она все время пыталась отвлечь мальчишку от нытья разговором, но маленький гундос не унимался и продолжал нудить. Впереди показались несколько пыльных строений и сонный ослик, похожий на Иа-Иа из мультика, задумчиво жевавший что-то у дороги. Автобус остановился, водитель открыл дверь — кто-то выходил. Уставшая мама предприняла очередную попытку занять ребенка полезным делом.

— А давай посчитаем у ослика ножки? Ты же умеешь считать? — спросила она у мальчишки. Малец оживился и с радостью продемонстрировал недавно обретенный навык.

— Умею! — гордо заявил он и громко засчитал: — Раз, два, три, четыре, пять!

Теперь уже весь автобус заинтересовался застенчивым осликом. Мама подумала, что ребенок ошибся, покраснела и попросила пересчитать еще раз. И снова ножек оказалось пять. Ослик задумчиво смотрел на нас и думал о прекрасном — видимо, о большой и чистой любви, потому что пятая ножка уже волочилась за ним по земле и не помещалась между третьей и четвертой. Я не выдержал и заржал, за мной весь автобус, включая Рогова. Ему было очень неудобно смеяться — мешали деревянные ящики на коленях, но остановиться было невозможно. Когда мы вышли, все еще всхлипывая и утирая слезы, выяснилось, что щелочь из малых цилиндров вылилась Валере на колени и его роскошные джинсы стремительно расползаются и превращаются в стринги...

 

Вот таких (и похожих на этот) приборов и приблуд для удобства работы с ними было придумано и изготовлено великое множество...

Когда «что-то пошло не так»...

 

Я довольно быстро вписался в команду, освоил технику и терминологию, разобрался в том, как устроен рабочий процесс и научился безошибочно находить свое место в кажущейся на первый взгляд бестолковой суете вокруг испытателя.

 

Все разделы предметной части исследований брали на себя врачи. Инженеры и техники обслуживали стационарное оборудование типа центрифуг, барокамер, стендов. Лаборанты отвечали за забор и обработку проб крови, выдыхаемого воздуха и прочего выделяемого и потребляемого человеком в процессе его жизнедеятельности. Вся команда эксперимента работала как единый организм, примерно так же, как меняют колеса на Формуле-1.

 

Первым тестом, на который я попал в качестве инженера, была проба ПКУК (прерываемое кумулятивное ускорение Кориолиса), проще говоря — укачивание. Испытуемый садится в кресло и наклоняет вперед голову и тело. Кресло равномерно вращается вокруг своей оси со скоростью 1 оборот в 2 секунды. Испытуемый при вращении выпрямляется и вновь наклоняется. Продолжительность каждого движения — 3 секунды. Между выпрямлением и наклоном выдерживается пауза — 5 секунд. Через каждую минуту вращения следует остановка на 20 секунд. Затем вращение возобновляется в противоположном направлении. За 20 секунд остановки нужно успеть взять периферическую (из пальца) и венозную кровь (лаборанты), снять кардио- и энцефалограмму, замерить давление и ЧСС (врач), зажать испытуемый нос зажимом, вставить в рот загубник с мешком, чтобы проанализировать состав выдыхаемого воздуха (я). Промаркировать взятые пробы и быть готовым повторить все процедуры через минуту. При этом еще надо быть готовым увернуться от фонтана, который испытуемый может выдать в любой момент. Не успел увернуться — обтекай, но не останавливайся, потому что работа продолжается и после остановки кресла.

На этой фотке — процесс калибровки прибора и проверки «лифчика» (пояс с дыхательным датчиком и ЭКГ-электродами). Испытателя через пару минут загонят на балку, висящую на 100-метровой высоте, чтобы посмотреть, как он среагирует на высотный стресс. Обратите внимание, как он вцепился в поручень! Не хочет на балку! А придется, назвался груздем — не вырубишь топором.

Время пролетало стремительно, я вовсю участвовал в экспериментах и как инженер, и как испытатель. Работа нравилась, приносила немалые деньги и почти не оставляла свободного времени. Но было непонятно, что же в ней экстремального? Все заранее распланировано и расписано, процесс контролируют серьезные спецы — что может случиться?

 

Ответ на этот вопрос я получил раньше, чем ожидал.

 

Ответственным врачом в экспериментах нашей лаборатории был Юрий Андреевич Спасский. Невысокий, худой, неухоженный, часто небритый, очень воспитанный и вежливый, Юрий Андреевич походил на характерного интеллигента из анекдотов. Он ужасно переживал при подготовке экспериментов, по десять раз переспрашивал все ли сделано по правилам и инструкциям и сильно нервничал при разговорах с начальством. Мне казалось, что Андреич трусоват и мягок, поэтому из него вьют веревки и ездят все кому не лень. Это впечатление у меня сохранялось вплоть до первой моей нештатной ситуации в барокамере.

 

Проба называлась пикирование. Испытатель и лаборант-испытатель садятся в барокамеру. Лаборант надевает маску, через которую ему подается кислород. Вторая маска, для испытателя, тоже есть, но подача кислорода отключена. Ее включают по команде снаружи, только когда испытатель "плывет", т.е. находится на грани потери сознания.

 

Дверь задраивают, и медленно откачивают воздух из камеры до давления, примерно соответствующего атмосферному на высоте 8000 м. Затем после 20-минутного плато на этой высоте давление быстро выравнивается с нормой на отметке 0 м высоты со скоростью спуска 1 км/мин. Такой режим примерно соответствует резкому скачку давления, возникающему при снижении самолета из-за разгерметизации кабины. Испытателем был я, лаборантом Валя Гурованова, ответственным врачом Юрий Андреевич, врачи - Валера Рогов и Лаврентий Гаряев. За камеру отвечал Юрий Яковлевич Смолин. Это была обычная проба, которую проводили до и после основного воздействия, чтобы понять, как это самое воздействие повлияет на переносимость пикирования. Смолин подготовил камеру, ребята напялили на меня «лифчик» и манжету для замеров давления, Валя собрала свои иглы, спирт и скарификаторы. Мы уселись в кресла в камере. Андреич опросил всех о готовности и начал подъем. Первые 3000 метров прошли без проблем. Мы с Валей болтали, шутили, хихикали и отлично себя чувствовали. Юрий Андреевич вяло отрабатывал обычные вопросы: опрашивал меня, кто написал «Муму», сколько я вижу поднятых пальцев, сколько будет два плюс два умножить на два, просил посчитать от 33 обратно — это стандартный набор простых тестов, позволяющих определить, соображает еще клиент или уже ловит первые глюки от высоты. Тем временем мы поднялись на 5000 и шли дальше вверх. Валерка с Лаврентием доложились Андреичу про «все зашибись» с пульсом и дыханием. Андреич попросил Валю взять кровь и отметил у меня цианоз (губы посинели). В этот момент стало понятно, что что-то идет не так. Валя, вместо того чтобы продырявить мне палец и отжать пару капель для анализа, вдруг резко побледнела, засучила ножками и начала ронять свои склянки. Я уже плохо соображал, что происходит, но еще не отключился. Мы тем временем продолжали подъем, высота подходила к 7000, голова работать отказывалась, руки-ноги налились свинцом и стали чужими, глаза закрывались сами собой. Я попытался дать Вале вторую маску, которая висела в полуметре от меня на кронштейне, но не смог до нее дотянуться и тупо смотрел в иллюминатор на Андреича, прилипшего к стеклу снаружи. А Юрий Андреевич преобразился. Скромный и тихий интеллигент куда-то исчез. Андреич орал и бесновался, как тот боцман, у которого якорь сп****ли, так что его голос по громкой связи казался мне раскатами грома:

 

«Саня, не спи! Очнись, мудила! Возьми маску. Дотянись, ты сможешь. Сможешь! Так, молодец, возьми ее. Дыши. Теперь дай Вале. Дышите по очереди. Все! Идем вниз!»

 

И прибавил еще пару колен, да так, что даже у мужиков уши завернулись.

 

Потом был разбор полетов. Нас вынули из камеры, осмотрели и нашли пригодными для дальнейшего использования. Просто Юра Смолин перепутал маски и дал кислород не туда. Так бывает. Слава богу, в этот раз все обошлось. Спасский проорался и снова стал тихим интеллигентным задротом, на котором все ездят и не говорят спасибо. А я наконец понял, что такое нештатная ситуация, как стремительно она развивается и проходит точку невозврата и почему за эксперименты наша не слишком щедрая держава платит такие окаянные деньги.

Потом были другие эксперименты, другие нештатные ситуации, но эту, первую, я запомнил на всю жизнь. И Валя тоже. А еще я понял, как работает «кризисный центр». Если разложить по полочкам то, что произошло и прокрутилось в голове у Андреича в считанные секунды, логика получается такая:

 

События:

1. Что-то пошло не так — испытуемым резко поплохело одновременно, хотя один (одна) из них был (была) с маской.
2. Врачи отчитались — пульс и давление в норме, угрозы для жизни испытателя нет, про лаборанта нет данных.

3. Приборы работают штатно, отказов нет, атмосфера в камере без задымления, соответствует высотной отметке.
4. Испытатель и лаборант плывут в соответствии с высотой.

 

Вывод:

Лаборант не получает кислород (очевидный).

 

Варианты действий:
1. Экстренно разгерметизировать камеру. Плюсы — точно не будет возможных негативных последствий, вызванных гипоксией, типа инфарктов/ инсультов. Риски — баротравмы у испытуемых, высокие шансы повредить уши и носоглотку.
2. Попробовать вернуть контроль над ситуацией, использовать вторую маску на двоих и провести спуск в штатном режиме. Плюсы — без последствий для ушей и носоглотки. Риски (если не удастся вернуть контроль) — потеря сознания, баротравмы при спуске, потому что без сознания продуваться не смогут, следовательно, возврат к варианту 1 с потерей времени.

 

Дополнительная информация:

•Лаборант и испытатель — молодые здоровые люди, хорошо тренированные, обученные и подготовленные.

Андреич принимает решение — орать и взывать к моему гипоксированному разуму.Разум отозвался, все получилось. Именно так и работают все ситуационные (оперативные/кризисные) центры.

 

Задача инфраструктуры:

1. Собрать максимальное количество достоверной и точной информации из всех доступных источников.
2. Быстро (!) проанализировать ее и понять причину кризиса.

3. Обозначить возможные пути выхода.
Именно эта задача решается посредством «ситуационных центров», в которых происходит «цифровая трансформация» и вырабатывается «интегрированное информационно-аналитическое решение».

 

Задача руководителя:

1. Выбрать из возможных путей оптимальный (не обязательно безрисковый).
2. Реализовать принятое решение.
3. Не обосраться при выборе и реализации.

 

Эти задачи не решаются умными железками. Решения всегда принимают люди. Искусственный интеллект не может нести ответственность за по- следствия принятого решения, а человек может и должен. На то он и человек...

Человеческий фактор

 

Расскажу про еще одну ситуацию, которая выглядела как нештатная, а оказалась просто курьезной.

 

Мы исследовали, как влияет дискомфорт во время сна на общую работоспособность человека. Для этого испытателей разделили на 2 группы: основную и контрольную, по 4 человека в каждой. Основная группа спала в барокамере на высоте 4500 м, в условиях легкой гипоксии среднегорья. Контрольная группа спала в той же камере, но с открытой дверью. Через 20 ночей сравнивали работоспособность групп по результатам простых тестов. Эксперимент был довольно простой, относительно безопасный, с хорошим бюджетом, поэтому у нас стояла очередь из желающих поучаствовать. Мы отобрали тех, с кем было приятно и комфортно работать, и запустили процесс. Ответственным врачом был тот же Спасский.

 

Однажды ночью в камере спала контрольная группа испытателей. Мы с Роговым дремали неподалеку на диванчиках, Юрий Андреевич тихо посапывал на кушетке.

 

Он жил в поселке Зеленый по Горьковскому шоссе, в противоположной от института стороне области, ездил на работу по 2,5 часа в один конец. К началу эксперимента Андреич был страшно измотан нервотрепкой подготовительного периода и засыпал на ходу. Еле слышно шуршали перья самописцев, фиксируя ритмы спящих сердец. Дежурный доктор Рушан Рамазанов вдруг встрепенулся, пристально вгляделся в одну ленту и рухнул на стул с выпученными глазами.

 

«Юрий Андреич, проснитесь! Юрий Андреич, у нас инфаркт!» — неожиданно тонким голосом заверещал Рушан. Валерка вскочил как подброшенный и кинулся к самописцам. Юрий Андреевич сел и зашарил рукой по столу в поисках очков. Страшное слово «инфаркт» мгновенно прогнало сон. Я не знал, что мне делать, и, стараясь не мешать и не путаться под ногами, отошел к открытой двери камеры. В тусклом свете ночника были видны спокойные лица спящих, от богатырского храпа дребезжала чайная ложечка в стакане с недопитым чаем.

 

Рушан, судорожно давясь словами и размахивая руками, что-то объяснял Андреичу. Я уловил только «Амелин», «сегмент ST выше изолинии» и «зубец Т не определяется». «Неужели инфаркт у Игоря Амелина, огромного человека, звезды советского баскетбола, способного пальцами руки сложить 5-копеечную монету в пирожок? Не верилось. Но прибор же не может врать, я сам его калибровал, да и Рушан не первый день замужем...» Такие мысли вертелись у меня в голове.

 

А Рогов тем временем разглядывал ленту и тихо улыбался чему-то. Андреич наконец нашел очки и рванулся тоже посмотреть.

 

Рогов спокойно спросил: «Рушан, а лифчики кто на них вешал?» «Ну, я, а что?» — опешил Рушан. «А то, — назидательно сказал Валера, — что ты полярность перепутал и пишешь перевернутую картинку. Понял, мудозвон, Пилюлькин ты хренов?!» — уже орал Рогов. Наступило молчание. Спасский тихо оседал на кушетку, держась за сердце рукой. В это время псевдоинфарктник Амелин испустил такую руладу, что трое других испытателей притихли и заворочались на койках. А мы еще долго приходили в себя и кляли Рушана на все корки.

 

С тех пор прошло 30 лет. Давно нет Юрия Андреевича, Нади Коренфельд, Воловича, Ларисы Пожарской, Рушана, Давыдова, Игоря Амелина.

 

Мы — те, кто остались, по-прежнему дружим, встречаемся, ржем, вспоминая все кризисы и косяки, которые пережили вместе. На этих фотках — 2016 год. Те же лица (некоторые чуть шире, чем были), волос заметно поубавилось, а задор все тот же.

На фото (слева направо) Валера Рогов, Оля Воронцова, Валя Гурованова, Лаврентий Гаряев, Тамара Захарова и я.
На фото (слева направо)
Тамара Захарова, Юра Крейдич, Оля Воронцова, Валя Гурованова и Валера Рогов.

Ситуационные центры сегодня стали модной темой для ИТ-индустрии. Их массово строят по всей стране, каждое ведомство считает необходимым иметь собственный ситуационный центр. Наверное, это правильно и полезно, не берусь судить,— я не вендор и не идеолог управления. Но я точно знаю: к каждому такому опцентру должен прилагаться свой Юрий Андреевич — спокойный человек с чугунными яйцами, который, принимая непростое решение, будет руководствоваться в первую очередь разумной целесообразностью и интересами дела (а не комфортом для собственной задницы) и отвечать за последствия.

 

Статья печатается в авторской редакции.

Уведомления об обновлении тем – в вашей почте

Спасибо!
Вы подписались на обновления наших статей
Предложить
авторский материал





    Спасибо!
    Вы подписались на обновления наших статей
    Подписаться
    на тему







      Спасибо!
      Вы подписались на обновления наших статей
      Оформить
      подписку на журнал







        Спасибо!
        Вы подписались на обновления наших статей
        Оформить
        подписку на новости







          Спасибо!
          Вы подписались на обновления наших статей
          Задать вопрос
          редактору








            Оставить заявку

            Мы всегда рады ответить на любые Ваши вопросы

            * Обязательные поля для заполнения

            Спасибо!

            Благодарим за обращение. Ваша заявка принята

            Наш специалист свяжется с Вами в течение рабочего дня